На следующий день после того, как я принял командование, я отправил в канцелярию епископа в Хез-Хезроне уведомление о сем событии, стараясь изложить всё в самых взвешенных и осторожных словах. Я представил сложившееся положение дел как следствие плачевного состояния здоровья моего бывшего начальника - причём подчеркнул, что подорвано было не только физическое, но и душевное здоровье. Я был уверен, что Фогельбрандт уже успел написать своё послание в хезскую канцелярию, и предпочёл, чтобы там знали: он временно не в своём уме, а посему все его суждения, мнения и выводы могут быть совершенно искажены болезненными страданиями.
Когда же я успешно провел аресты среди местной знати, заручился поддержкой бюргеров Лютхоффа и раскрыл вопиющие преступления, творившиеся в монастыре, я составил новое, куда более обстоятельное письмо. К нему прилагались подробные протоколы допросов и, что важнее, я набросал общую картину серьёзных юридических и финансовых проблем, связанных с имуществом, которое надлежало подготовить к конфискации Святым Официумом. Право на эти владения давало нам древнее постановление, гласящее, что враги нашей Святой Веры лишаются всякой возможности продавать, передавать или дарить какую бы то ни было собственность, когда-либо им принадлежавшую. На основании этого же закона горожане во главе с почтенным бургомистром Губнером уже точили зубы в надежде урвать свой кусок на предстоящих аукционах. Впрочем, не они одни... Зная, как это бывает, я не сомневался, что сюда хлынут дельцы и спекулянты со всей Империи, и нашей задачей будет усмирить эту алчную толпу, дабы назначенные владения достались тем, кому они должны достаться. Именно так всегда и организовывались серьёзные торги и аукционы, и я не думал, что с сотворения мира в этом порядке что-либо менялось. Ибо финансовую выгоду должны были получать не самые расторопные или богатые, а те, кто вернее служит власти. А поскольку властью были мы, у меня не было причин жаловаться на такое положение вещей.
Инквизиторы из Хез-Хезрона прибыли спустя три недели после отправки моих бумаг, и я счел такую скорость просто невероятной, особенно памятуя о рассказах о неторопливости епископской канцелярии. Говорили, что епископ и его подчиненные так долго раздумывают над любыми делами, что те в итоге становятся ненужными, ибо безнадёжно устаревают. До меня также доходили слухи, что ныне большое влияние приобрёл епископ Герсард, которого прочили в преемники главы Хеза, а значит, и в будущие начальники Святого Официума. Возможно, именно этот Герсард, о котором ходила молва, будто он способен пересчитать песок на морском берегу и выжать серебряную пыль из звёзд, и поспособствовал столь стремительному выезду хезских инквизиторов. Впрочем, возможно, мои предположения были несправедливы, и моих собратьев по ремеслу подстёгивала лишь благочестивая жажда вершить Божью справедливость...
Эрих Штокмайер, глава хезской миссии, привёл несколько десятков человек: четырёх инквизиторов, двадцать с лишним солдатов охраны, а помимо служащих, в его свите я заметил и таких лиц, чьи профессию и задачи с первого взгляда определить не смог. Признаюсь, размер присланной миссии меня по меньшей мере удивил (если не изумил и даже не насторожил). Сам хезский инквизитор был высоким худощавым мужчиной с пронзительными серыми глазами, лицом, изборождённым морщинами, и носом, изогнутым словно клюв хищной птицы. При этом он носил длинные тонкие усы, ниспадавшие ниже остро выступающего подбородка. Возможно, его облик мог бы вызвать если не смех, то улыбку у окружающих, если бы не один факт: Штокмайер был облачён в чёрный плащ с переломленным серебряным крестом. А над инквизиторами не смеются - даже если они и выглядят как пугало.
Эрих вёл себя вежливо и по уставу: сначала он предъявил мне все документы, удостоверяющие его личность и выданные епископской канцелярией. Я же, также по уставу, внимательно их изучил, особенно печати и подписи. Враг не дремлет, и, хотя уже давно никто не осмеливался подделывать инквизиторские документы, это совершенно не повод ослаблять бдительность.
- Сердечно приветствую тебя в Лютхоффе, Эрих, - сказал я, возвращая бумаги новоприбывшему инквизитору. - Несказанно рад, что ты добрался до нас так быстро. И в таком... - я окинул взглядом его свиту, - многочисленном обществе.
- И я рад, ибо документы, которые я успел просмотреть, выглядят весьма и весьма многообещающе, - он даже потер руки от удовольствия, и при этом я заметил его длинные костлявые пальцы.
- Я старался, чтобы они были прежде всего понятными, - скромно ответил я.
- С понятностью мы уже разберёмся, - он сердечно кивнул. - Но я очень рад, Мордимер, очень. Повсюду в округе о тебе говорят как о человеке, устроившем здесь изрядную бойню, - добавил он тоном дружеской беседы, но в его голосе я услышал не упрёк, скорее констатацию очевидного. Хотя, признаться, я бы и сам не назвал это бойней, но лишь свершением Божьей воли.
- Знаешь ли ты, что жалобы в Инквизиториуме уже успели дойти даже до императорского двора? - Он усмехнулся под усами. - Ещё немного, и твоё имя станет известным.
- Я бы предпочёл, этого избежать, - ответил я.
- Ха! - Он развёл руками. - Поздновато об этом думать. Но, говоря откровенно, лично я смотрю на твои деяния с некоторой симпатией. По крайней мере, исходя из того, что мне пока известно. Да-а... - Он покачал головой. - Ужасающа нравственная низость врагов Божьих и противников рода человеческого, не правда ли?
- Лучше не скажешь, Эрих. Позволь спросить, когда ты и твои братья возьметесь за следствие?
- Нет-нет! Это твоя привилегия, и твоя долг. Продолжай вести его дальше.
Я хоть и не остолбенел, но бровь у меня дёрнулась, когда я услышал эти слова. Я ожидал, что более квалифицированные служащие, выше рангом и с большим стажем, займутся дальнейшим ходом дел, а я, в лучшем случае, окажу им помощь на первых порах. И вот, пожалуйста, оказалось, что ваш покорный слуга должен будет в своих руках объединить великую честь и великую ответственность.
- А братья, которые с тобой? Не помогут ли они нам с допросами?
- Мордимер, я не специалист по ведению следствий, впрочем, как и никто из моих спутников не занимается подобными вопросами на постоянной основе. Разумеется, как все выпускники Академии, мы способны сразиться с сатаной и его приспешниками в прямом бою и даже найдём в том усладу, но нас прислали с совершенно иной целью.
- Вот как! С какой же, если не секрет?
- Мы специалисты по финансовым оценкам и определению стоимости имущества, - ответил он с широкой улыбкой. - Наше оружие в борьбе с дьяволом и ересью - бухгалтерские книги. Мы прибыли, чтобы оценить стоимость имущества, подлежащего конфискации, а также обеспечить его сохранность. Кроме того, мы должны организовать аукционы, проинструктировать суды о приостановке наследственных дел, подготовить нотариальные выписки и прочее, и прочее. Короче говоря: горы утомительной, неинтересной работы, которую, однако, кому-то нужно выполнить.
- Вот оно что, - ответил я после паузы.
- Обычно вы, следователи, не замечаете нашего труда, - без малейшей обиды в голосе сказал Штокмайер. - Ибо он начинается тогда, когда вы заканчиваете. Но помни, что без наших усилий не из чего будет оплатить расходы на ваши подвиги.
- Учитывая размер моего жалования, полагаю, вам стоит стараться лучше, - сказал я вроде бы в шутку, но на самом деле сущую правду, ибо инквизиторы, может, и имели большой кредит в небесной казне, но зато на земной юдоли слёз мы нередко утопаем в долгах.
- Что-то в этом есть, - весело согласился он. - Однако и мы не купаемся в роскоши, а деньги видим скорее в виде столбцов бухгалтерских отчётов, нежели в столь милой форме золотых монет или драгоценных камней.
Он уже собрался уйти, но я решил задержать его ещё на миг.
- Прости, Эрих, что утомляю тебя своими проблемами...
Штокмайер замер на полпути.
- ...но я никогда не вёл столь масштабного следствия и не совсем представляю, как...
- Мордимер, - твёрдо прервал он меня, - я не буду ни требовать, ни даже ожидать от тебя помощи в оценке имущества или описании его юридического статуса. Я не стану требовать, чтобы ты составлял документы, чью силу нельзя будет оспорить в будущем ни в одном суде. А ты, с своей стороны, не проси у меня помощи в следственных и судебных делах. - Он посмотрел на меня серьёзно. - И позволь лишь заметить, что не следовало начинать и браться за столь серьёзное расследование, если не был уверен, что сможешь вынести его тяжести.
Я мгновенно понял урок, который он мне только что преподнёс, и понял также, что у инквизиторов из Хеза мне точно не найти помощи. Почему решили не присылать опытных следователей, а направили квалифицированных юристов и искусных счетоводов? Была ли это виной обычной хезской бюрократии и неразберихи? Или кто-то желал проверить, как ваш покорный слуга справится с столь масштабным расследованием? А может, хотели унизить меня, указать моё место в иерархии? Может, кого-то задел способ, которым я отстранил от командования Грегора Фогельбрандта? Или кому-то не улыбалось, чтобы расследование в Бильштадте зашло слишком дажеко, и этот кто-то рассчитывал, что двое инквизиторов под началом столь неопытного человека, как я, падут духом перед трудностями и рано или поздно дадут разожжённому пламени угаснуть. Трудно было прийти к верному выводу, но я не исключал, что все эти причины могли в той или иной мере сыграть свою роль.
***
С момента приезда Штокмайера и его свиты инквизиторов из Хеза прошёл почти месяц, и всё это время у меня не было возможности не только бездельничать, но и хотя бы на мгновение перевести дух. Порой меня посещало желание навестить монастырь и проведать милую сестру Анну, но всякий раз какое-нибудь непредвиденное обстоятельство вставало на пути моих планов. Так что я посвящал себя делу не только ревностно, но и добродетельно. Первое было моим добровольным выбором, второе же - делом рук судьбы. Поначалу некоторые хлопоты доставляли мне мои собственные товарищи, которых приходилось подгонять и заставлять работать с полной отдачей. К счастью, вскоре они сами начали видеть смысл в нашем деле и даже проявлять благочестивый пыл в преследовании приспешников дьявола.
После смерти старого садовника я решил закрыть дело об убийствах епископа и монахинь и составил длинный, но намеренно туманный отчет о том, как этот человек использовал колдовские чары дабы погубить своих жертв. У меня было предчувствие, что никто и не удосужится прочесть этот документ. А раскрытие дьявольских козней Штерна и его соседей-дворян я представил как побочный результат начатого расследования, не имеющий с ним прямой связи. По сути, я не погрешил против истины: ни один из этих дворян не был виновен в смерти епископа или монахинь, а их грешки всплыли наружу лишь благодаря нашей инквизиторской проверке, проведенной по другому поводу. Как это часто бывает в столь масштабных расследованиях, мне пришлось привлечь к работе множество людей. Надо отдать должное бургомистру Лютхоффа - он оказал неоценимую помощь, предоставив в мое распоряжение лучших городских стражников. А помощь требовалась во многом: аресты, доставка, допросы, охрана заключенных, а если понадобится - и поимка беглых подозреваемых, ибо не раз и не два случалось, что дворяне, ожидавшие ареста, пытались унести ноги подальше от Лютхоффа. Впрочем, попытки эти были отчаянными и совершенно бессмысленными, ибо у Святого Оффиция повсюду есть и уши, и глаза, и всякий грешник рано или поздно попадает в наши руки.
Не стану скрывать, капеллан Корнхахер оказался чрезвычайно полезен в ходе следствия. Я бы даже сказал, его рвение приняло форму, не слишком часто встречающуюся у доносчиков: он неустанно выискивал всё новых подозреваемых, выдумывал новые обвинения и предлагал проводить разного рода испытания, Божьи суды и даже провокации. Сначала это рвение было полезным, но вскоре стало утомительным, и я приказал священнику оставаться на плебании под присмотром моих солдат. Для Корнхахера у меня были свои планы, и я полагал, что вскоре придёт время привести их в исполнение.
Разумеется, Штерн, и подавляющее большинство его друзей признали свою вину уже на первых допросах. Они обвиняли друг друга в наведении порчи, призыве демонов, поклонении дьяволу, осквернении реликвий и богохульстве. Было ли хоть что-то из сказанного ими правдой? Возможно, некоторые из них и вправду забавлялись черной магией - по опыту я знал, что подобные грехи частенько сопутствуют разврату, особенно среди богатых и пресыщенных людей, ищущих новых, острых ощущений. Скорее всего, во время оргий с участием монахинь действительно имели место богохульства и осквернение предметов нашей Святой Веры. На подобные нравы среди блудливых монашек и их ухажеров указывала и практика многих предыдущих расследований Святого Официума. На некоторых допросах обвиняемые рассказывали о совершенных грехах с поразительной естественностью, так что я уверился в их подлинности. Инквизитор ведь должен уметь распознавать, когда обвиняемый, оговаривая себя, говорит правду, когда лжет из страха или желания угодить следователю, а когда фантазирует, будучи убежденным, что его фантазии и есть реальность.
Так что дворяне были виновны, в этом у меня не было никаких сомнений. А добавили ли им несколько грехов, которых они никогда не совершали? Вероятно, да. Но какое это имело значение? Официально вину этих людей надлежало представить как чудовищную. Во-первых, чтобы оправдать суровость наказания. Во-вторых, чтобы внушить окрестным жителям омерзение к грешникам. В-третьих, чтобы весь край содрогнулся от страха. Страха двоякого рода: во-первых, перед приспешниками дьявола, а во-вторых - перед карающей дланью Святого Официума, чей суд пусть и неспешный, но неотвратимый. Народу надлежало уяснить, что грехи не только мерзки, но и будут вытащены на свет Божий, а грешники неминуемо подвергнутся самой суровой каре.
Время от времени мне доводилось встречать Штокмайера или кого-то из его инквизиторов, однако наши отношения сводились, по сути, к вежливым приветствиям. У них были свои дела, у меня - свои, и хотя одни вытекали из других, они не переплетались настолько тесно, чтобы требовать постоянного взаимодействия. Поэтому я удивился, когда Штокмайер однажды пригласил меня в свою резиденцию. Он занимал целый этаж в одной из лютхоффских гостиниц (выбрав заведение куда просторнее того, что служило мне жильем), и, войдя туда, я вынужден был признать, что хезский инквизитор устроил себе весьма уютное гнездышко: комнаты были заставлены изящной мебелью и дорогими коврами. Штокмайер предложил мне сесть и налил вина в хрустальный бокал на высокой, оплетенной золотом ножке.
- Сорокалетняя альхамра, - сказал он, подняв палец. - Превосходная, уверяю тебя. Из личного погребка барона Штерна.
Я пригубил. Напиток был ароматным, сладким и крепким. Действительно отменно.
- Чем могу служить, Эрих? - спросил я, сразу переходя к делу, ибо пришел к Штокмайеру не для того, чтобы рассуждать о достоинствах вин.
- Мордимер, скажу без обиняков: в Хезе услышали твое имя. И не только услышали, но и оценили по достоинству ту выдающуюся работу, что ты здесь начал.
Он обращался ко мне с широкой улыбкой, но я не был уверен, стоит ли этому радоваться. В конце концов, Арнольд Лёвефелл, человек, благодаря которому я стал инквизитором, говаривал, что служащий Святого Официума должен оставаться в тени, ибо только из тени хорошо видны все детали. С другой стороны, мои амбиции простирались дальше службы провинциального инквизитора. Я ждал, что кто-то важный из Хеза или Ахена услышит о моих умственных достоинствах, твёрдости характера и благочестивой беспощадности в действиях. Похоже, я дождался. И, как это обычно бывает, когда перед человеком открывается великий шанс, его одолевает страх...
- Я рад, что дело, которое я здесь веду, было замечено, - скромно ответил я. - Ибо оно важнее, чем какое-либо имя в документах.
- Разумеется, разумеется, - кивнул он. - Тем не менее, позволь сообщить тебе, дорогой брат, что ты можешь рассчитывать на повышение. - Он прищурился. - Большое повышение.
Я не был столь наивен, чтобы сразу же кидаться инквизитору на шею и пролить на его плечо слезы благодарности. Сначала надлежало выяснить, что именно Штокмайер вкладывает в слова 'повышение' и 'большое'. Ибо могло оказаться, что наши с ним представления об этом имеют мало общего.
- Весьма польщен, - сказал я.
- Тебя не интересует, о каком повышении речь? - спросил он после паузы, явно удивлённый моей сдержанной реакцией.
- Смиренно жду, когда ты соблаговолишь мне всё раскрыть, - ответил я с учтивой улыбкой.
- Что ж, коли так... Насколько мне известно, тебя прочат на пост главы отделения Инквизиции в городе Острава.
- Острава, - повторил я. - От Ахена это, наверное, тысяча миль? Я даже не знал, что в том городе существует отделение Святого Официума, впрочем, не отрицаю что память порой меня подводит...
- Нет-нет! Твоя память в порядке, Мордимер! - воскликнул он. - В Остраве как раз создается новое отделение Инквизиции. И тебя направят туда, чтобы выстроить всё с нуля. Ты решишь всё: купишь или наймешь здание для резиденции, наберешь штат, определишь задачи. Ты получишь огромные средства. Поистине огромные. - Он снова прищурился. - Уж поверь, я в этом разбираюсь.
- Хм, - признаюсь, ему удалось меня удивить. Я потер подбородок, не зная, что сказать.
- Это невероятное предложение для человека твоего возраста, - сказал он с важностью. - Можешь твердить, что Острава на краю света, - хотя, между нами, это не совсем так, - но на этом краю света именно ты будешь начальствовать.
Управление отделением Инквизиции могло стать большим повышением и первым шагом на пути к высоким постам в структурах Святого Официума, своего рода испытанием перед еще более серьезными задачами. Но могло обернуться и гвоздем в крышку гроба для слишком самоуверенного инквизитора. К тому же, Острава... Что это вообще за город такой? Впрочем, я понимал, что никто не доверит мне командование в одном из крупных центров, не говоря уж о метрополиях вроде Кобленца, Трира, Вены или дюжины других, где начальники Инквизиториума обычно состоят в тесной дружбе с самим епископом Хез-Хезрона, а местные аристократы целыми днями толкутся в их приемных.
***
Я не знал, к кому обратиться за советом по поводу ошеломляющего предложения, переданного мне Штокмайером. Хуго Гоффман и Андреас Фёртер не казались достаточно опытными, чтобы помочь мне в этом деле. Оставался лишь Грегор Фогельбрандт, который, впрочем, не имел особых причин питать дружеские чувства к вашему покорному слуге или давать ему мудрые советы. И всё же... Попытка - не пытка. Кто знает, не проговорится ли Грегор сболтнув чего-нибудь полезного. К тому же, опытный инквизитор умеет извлекать пользу даже слушая лжецов, ибо ложь тоже может навести на верные выводы. Разумеется, всё это имело смысл лишь в том случае, если Грегор вообще согласится меня принять.
С момента операции, проведенной византийским лекарем, Фогельбрандт гостил в доме одного из видных лютхоффских бюргеров и, по слухам, предавался там томному безделью, обильно угощаясь яствами, напитками, а также ласками некой юной служанки. Я знал об этом, ибо считал своим долгом окружить бывшего начальника ненавязчивой опекой. Я также несколько раз отправлял слуг официально осведомиться о здоровье моего коллеги, но избегал личной встречи с ним, поскольку не был уверен, достаточно ли остыл его гнев, и не раним ли мы друг друга острыми словами.
К моему удивлению, Грегор принял меня не просто учтиво, а даже дружелюбно. Что, впрочем, означало лишь одно: мне следует быть ещё осторожнее, чем я предполагал. Хотя, возможно, со стороны Фогельбрандта это была не совсем игра, устроенная для моего обмана, ибо после успешной операции он явно набирался силы и вкуса к жизни. Я понял это, в частности, по щедро накрытому столу и по раскрасневшейся девушке, которая выскользнула из комнаты едва завидев меня. Её юбка и блузка выглядели так, будто по ним только что прошлась шайка разбойников.
- Я пришел узнать, как твои дела, Грегор, но и не только за этим, - вздохнул я. - Я здесь затем, чтобы засвидетельствовать, что принимаю на себя тяжесть греха, совершенного мной в споре с тобой. И, как добрый христианин, прошу у тебя прощения, прежде чем ты возжелаешь свершить надо мной справедливое отмщение...
Фогельбрандт отступил на шаг и внимательно на меня посмотрел.
- Честно признаюсь, не ожидал от тебя таких слов, Мордимер. Особенно учитывая, что, как я слышу и вижу, дела у тебя идут превосходно. А люди, ослепленные собственным успехом, редко признают свои ошибки.
- Это меня мучило, Грегор, - признался я. - Ибо ты всегда был для меня примером, и я всегда хотел быть таким, как ты. Обладать той пламенной отвагой и негасимой страстью в искоренении всех проявлений зла.
- Ты именно таким и стал, - торжественно изрек он. - Но садись, прошу. Тебе не нужно просить прощения, ибо я уже давно и от всего сердца, тебя простил.
Я гадал, лжет ли он в той же степени, что и я. Если так, то надо признать, он был беспринципным и лживым сукиным сыном.
Мы неспешно позавтракали, а я рассказывал Грегору о текущих расследованиях и обстоятельно, насколько возможно честно, отвечал на его вопросы.
- Нас слишком мало, чтобы уследить за каждым человеком, - наконец вздохнул Фогельбрандт.
- Грех можно искоренить лишь вместе с грешником, говаривал святой Иоахим, - заметил я. - Что дало некоторым повод думать, будто лишь уничтожение рода человеческого позволит очистить землю от неправедности.
- Может, и так, может, и так, - ответил мой собеседник, кивая головой. - Порой и мне кажется, что было бы проще истребить людей, нежели склонить их добру. Но что поделать... - Он отряхнулся. - Не время предаваться пустым мечтам, когда работа ждет. Как долго ты планируешь, если позволишь спросить, заниматься этим делом?
- Трудно сказать, - скривился я. - Тем более что Инквизиция в своей мудрости уготовила для меня иные задачи...
- Как это иные? - перебил он, хмуря брови. - Отставка инквизитора в разгар расследования недопустима.
- Я знаю, но это не отставка, - пожал плечами. - Скорее уж - неслыханное повышение.
- Ты меня заинтриговал. Честно. - Он постучал пальцами по столешнице. - Насколько неслыханное?
- Мне предстоит возглавить вновь создаваемое отделение Святого Официума.
- Браво! - Он широко улыбнулся. - Прекрасная новость для талантливого, амбициозного инквизитора, такого как ты. Куда ты направляешься?
- В Остраву.
- Острава? - Он скривил губы. - Это на самых окраинах Империи. Надо признать, далековато от Хеза, далековато от Ахена, далековато от Энгельштадта. Глухомань, Мордимер...
- Не такая уж и глухомань, - слегка нахмурился я, ибо пренебрежительный тон Фогельбрандта пришелся мне не по душе. - Неподалеку Прага, Вроцлав...
Он не дал мне договорить, лишь махнул рукой.
- Глухомань, - повторил он. - Любой город вдали от Хеза или Ахена - это глухомань. Мало кого волнует, что творится на границах Империи.
Я не считал, что его слова вполне справедливы, хотя, конечно, епископ Хез-Хезрона куда больше озабочен делами ближайших отделений Святого Оффициума, нежели тех, что расположены у самой польской границы.
- Но дело не в этом, - он снова улыбнулся, но на сей раз улыбка показалась мне не только пренебрежительной, но и злорадной.
- А в чем?
- Провинция не провинция. И там можно снискать себе славу выдающимися заслугами. Но ты думаешь, это такое уж простое дело - создать отделение Инквизиции с нуля?
- Никто не говорил, что просто, однако, полагаю...
- Обычно подобные задачи поручают тем из нас, кто происходит из знатной семьи или известного купеческого рода. А не парню из простонародья, вроде тебя.
Я едва не скривился, ибо не имел понятия, откуда он узнал о моем происхождении. Ведь я был образован, имел прекрасные манеры и острый ум. С тем же успехом я мог быть сыном князя...
- Тем более поэтому... - начал я.
- А всё потому, что у них есть собственное состояние, связи и знакомства в высшем свете. Они могут положиться на преданную им челядь, на сведущих экспертов, их не обманут купцы или ремесленники, а если и обманут, то их махинации будут раскрыты и иметь последствия.
- Я полагаю, всё, что ты говоришь...
- Обычно такие задачи - редкость в наши дни. Их получают инквизиторы уважаемые, с долгим стажем и успехами в борьбе с приспешниками дьявола.
- Никто не спорит, что есть более достойные...
- А знаешь, почему так, Мордимер? Потому, что новое отделение Инквизиториума создается за счет одного, двух или трех старых. Именно с их территорий вырезается область, на которой будут действовать новые инквизиторы. Думаешь, такой поворот событий по душе тем, у кого отняли деревни и города, до сих пор подлежавшие их надзора и юрисдикции?
- Если у них были проблемы из-за...
- Могу уверить тебя, что не по душе. Поэтому командование таким отделением поручают тому, кого командиры соседних отделений будут уважать и кому простят, что по его вине урезали их прерогативы. Считаешь, что ты - именно такой человек?
- Я уверен, что сумею завоевать...
- А знаешь, как долго и муторно собирать необходимую документацию? Ведь для тебя новый округ будет terra incognita. Ты не будешь знать ничего о тамошних жителях, о сложившихся отношениях, о запутанной сети взаимосвязей - короче говоря, о том, кто в той провинции важен, кто кому подчиняется, кто кому должен денег и так далее, и так далее. Хуже того: ты также не будешь знать ничего о расследованиях, которые велись на землях, над которыми тебе предстоит взять опеку. У тебя не будет никаких документов, ибо все они по-прежнему будут храниться в архивах соседних с твоим округом отделений Инквизиториума.
- Насколько мне известно, главы тех отделений обязаны...
- Обязаны?! - Фогельбрандт наконец отреагировал на мои вставки, но тон его был столь неприятен, что, пожалуй, лучше бы он продолжал свой монолог. - Обязаны, Мордимер? Знаешь ли ты, как долго ты будешь ждать документации от маститых, опытных и, что важно, независимых от тебя инквизиторов, которым ты будешь тыкать носом в их обя-зан-но-стя-ми? - последнее слово он произнес с такой интонацией, будто оно было неприличным.
На сей раз я промолчал, но мой собеседник, казалось, ждал ответа.
- Такое поведение было бы непрофессионально, - пробормотал я наконец.
- А может, это будет меньшим злом? Может, твои соседи с радостью узрели бы, как командир нового отделения, то есть ты, Мордимер, беспомощно мечется, нанося тем самым ущерб Святому Официуму. И видящие эту проблему власти - а уверяю тебя, им помогли бы такое заметить - наконец признают, что идея создания нового отделения была ошибочной. И всё вернется к старым добрым временам. А?
Насколько я был знаком с нравами, царящими в епископской канцелярии Хез-Хезрона (конечно, по слухам, ибо то были слишком высокие пороги для вашего покорного слуги), Фогельбрандт мог быть прав. Человек, не имеющий сильной поддержки среди хезских чиновников, был отдан на растерзание всякого рода интригам и козням. Святой Официум, увы, не был свободен от болезней, терзающих весь наш мир...
- А к тому же польское соседство... - Грегор многозначительно умолк.
- Что с польским соседством? - Мне не нужно было спрашивать, чтобы понять, что он сейчас найдет новые препоны, трудности и беды.
- Король Владислав смотрит на деятельность Инквизиториума, мягко говоря, с крайней осторожностью. А силезские князья и того хуже.
- Насколько я слышал, король Владислав сжигает еретиков с превеликим удовольствием.
- О, он утверждает, что дым от костров скроет от взора Божьего грехи его подданных, - вздохнул он. - Что, кстати, само по себе ересь. Но польский король сжигает не еретиков, Мордимер. Он жжет некромантов, демонологов и прочих почитателей дьявола. К еретикам же питает удивительно много снисхождения и добросердечность. В краковском университете он даже устраивает теологические диспуты, где свобода мысли заходит так далеко, что, по нашему разумению, всех участников следовало бы обратить в огонь и дым. Но, разумеется, об этом не может быть и речи, пока дискутирующие пользуются милостью владыки.
- Вот как! - Фогельбрандту удалось удивить меня, ибо я всегда слышал о польском короле как о человеке чрезвычайно набожном.
- Ты, наверное, знаешь, что наш закон предписывает преследовать еретиков и за пределами Империи. И, как ты понимаешь, ни Владислав, ни его князья не в восторге, когда мы вторгаемся в польские земли преследуя беглецов.
- А мы вторгаемся?
- С некоторого времени - уже нет. - Грегор пожал плечами. - Если точнее, вот уже шестнадцать лет, как отряд из нескольких десятков человек - инквизиторов и их помощников - был схвачен, избит и выставлен в колодках на рынке в Ратиборе на всеобщее посмешище. Нам пришлось заплатить солидный выкуп за их освобождение. Мы требовали наложить на всю Польшу Папское отлучение, но, представь себе, в Ватикане нам лишь рассмеялись в лицо. Проклятые паписты! Владислав щедро платит римским кардиналам, так что они пляшут под его дудку. Поверь, каждый дукат, вложенный в этих негодяев в красных шапках, уже окупился ему сторицей!
- Я ничего об этом не слышал. То есть о пойманных инквизиторах...
- Ещё бы, - хмыкнул он. - можешь догадаться, что этим никто не хвастается. Только того еще не хватало, чтобы по свету разнеслась весть, что инквизиторов можно запросто упрятать в тюрьму, отлупить как последних разбойников и несколько дней развлекать чернь, швыряясь в них конским навозом и тухлыми яйцами.
- Фу! - Я скривился. - Мерзкая история.
- Мерзкая, - согласился он со мной. - Однако командир приграничного отделения Инквизиции оказывается меж молотом и наковальней. Ах, да, еще одно: король Владислав почему-то не любит, когда кто-либо, кроме него самого, сжигает его подданных. Так что каждый арест подданного польского короля, будь то хоть простой заезжий торгаш, вызывает такой скандал, словно речь идет о принце крови...
- Почему?
- Потому что это его собственность, - широко улыбнулся Фогельбрандт. - Он, говорят, изрекает: 'Кто сегодня осмелится убить моего раба, завтра придет зарезать моего сына'.
Я на мгновение задумался.
- Не похожи ли эти слова на те, что недавно изрек ты сам, Грегор? Кто осмеливается противиться в малом, тот не убоится противиться и в великом?
Фогельбрандт развел руками.
- Ну конечно! Я нисколько не виню его за это. Он - сильный король, и мы уважаем его. Хотелось бы, чтобы и он уважал нас.
Я с умным видом кивнул.
- Так ты отговариваешь меня принять этот пост? - вернулся я к сути дела.
- Да, - просто ответил он. - И скажу тебе, что знаю лишь нескольких людей, которые справились бы с подобным... повышением, - последнее слово он произнес с явной насмешкой.
Я размышлял, насколько он со мной искренен, а насколько хочет навредить. А может, он отговаривал меня от повышения, зная, что я отнесусь к его словам с недоверием, поступлю наперекор его совету и приму новое назначение? А это назначение обернётся для меня крахом? Мне предстояло решить, толкает ли он меня в ловушку, позволяет ли мне в нее угодить самому или же по неизвестным причинам решил говорить со мной честно. Признаюсь, угадывание мотивов, двигавших Грегором, в данном случае было задачей не из легких. Мой недавний начальник изучающе смотрел на меня, и я был уверен, что он отлично знает, куда текут мои мысли.
- Я не держу на тебя зла, Мордимер, - сказал он наконец. - Ты поступил правильно, отстранив меня от командования и взяв дело в свои руки. Ты предпочел идею - человеку, и это единственно верный выбор, который ты мог сделать. Единственно верный, который должен сделать всякий праведный инквизитор, ибо человек - всего лишь прах и пыль, а идея - Священный Свет Божий.
Я не стал комментировать эти слова и не имел понятия, говорит ли он искренне или пытается мной манипулировать.
- Они этого не понимали. - Он махнул рукой, и я знал, что он имеет в виду Гофмана и Фёртера. - Руководствуясь буквой закона, они забыли о духе закона. Совершенно очевидно, что мы имели здесь дело не с ересью и не с демоническими культами. Но местное общество было настолько развращено, что лишь огонь костров может спасти души этих людей.
- Я рад, что ты так думаешь, Грегор, - сказал я.
Если ты действительно так думаешь, - добавил я про себя.
- Я был слишком погружен в боль, сосредоточен лишь на собственных страданиях, чтобы вести дела эффективно, - вздохнул он и провел тыльной стороной ладони по векам, словно желая стереть с глаз образ недавних мучений. - Ты поступил правильно, Мордимер. Я действительно так считаю. - Он посмотрел мне прямо в глаза. С искренней убежденностью во взгляде.
Это было бы весьма трогательно, если бы я не знал, что нас, инквизиторов, также учат, произносить даже самые наглые ложные утверждения, с искренним убеждением во взгляде. Другое дело, что мы обычно стараемся не лгать, исходя из здравого предположения, что правду защищать проще. Но, как известно, у всякого правила есть исключения.
- Я очень рад слышать твои слова, Грегор, и ценю, что ты захотел поделиться со мной своим мнением.
Он серьезно кивнул.
- Спокойно обдумай все аргументы 'за' и 'против', а затем прими решение.
- Могу я спросить еще об одном, Грегор?
- Конечно.
- Мое неожиданное повышение, разумеется, связано с приездом инквизиторов, которые продолжат расследование. Кому-то нужно, чтобы пожар, который я разжег, утих? Не такова ли цель вновь прибывших?
- Я не всеведущ, Мордимер, и у меня нет связей, позволяющих узнать, в чем тут подоплека.
- Но ты - опытный инквизитор. Ты многое повидал...
- Это правда. И основываясь свой, весьма скудный опыт, я могу предположить, что твои подозрения верны. Но это не значит, - он посмотрел на меня, - что кто-либо из арестованных будет освобожден от вины и наказания. Об этом не беспокойся.
- Почему?
Он улыбнулся.
- Потому что люди Штокмайера уже конфисковали имущество арестованных. Инквизиция никогда не возвращает то, что однажды забрала. Это было бы... - он на мгновение запнулся, подбирая слово, - в высшей степени неловко.
- И подавало бы дурной пример, - добавил я.
- Именно. Так что дело лишь в том, чтобы завершить следствия, процессы и провести казни. Новый командир инквизиторов должен сделать это быстро и чётко.
- Почему же не оставили всё в моих руках? - я услышал досаду в собственном голосе.
- Потому что для местных жителей было бы не совсем убедительно, если бы тушить пожар принялся тот, кто совсем недавно швырял горящие факелы в стога сена. - Фогельбрандт покачал головой, словно удивляясь моей недогадливости. - Ты, Мордимер, прославился суровостью, сея в округе Гнев Божий. Нового инквизитора полюбят за милосердие. Таким образом мы убьём двух зайцев. Будем беспощадны, когда нужно, и милосердны, когда позволяют обстоятельства. Лик Инквизиции, который представляешь ты, полон суровости, новый инквизитор явит людям милосердие. Понимаешь?
Что ж, конечно, я понимал и даже соглашался с такой постановкой вопроса, хотя ситуация для меня лично складывалась крайне неприятной.
- Как Иисус, - сказал я.
Он кивнул; должно быть, ему тоже пришел на ум образ Иисуса с Двойным Ликом. Эта идея, воплощённая в многочисленных картинах и статуях нашей Империи, идеально совпадала со словами Фогельбрандта.
- Спасибо, что согласился поговорить со мной, Грегор. Я тщательно обдумаю твои слова.
- Будь здоров, Мордимер. - Он улыбнулся, и я лишь сейчас заметил, что успешная операция сбросила с его лица не меньше десятка лет.
- Ты прекрасно выглядишь, Грегор. Я рад, что операция прошла успешно.
- Ты даже не представляешь, как я рад. - Он встал, чтобы проводить меня к двери, и на прощание крепко пожал мне руку.
Выходя, я размышлял о том, где же расставлена ловушка, в которую он меня заманивает, и что произойдет, когда я в нее попаду.